В конце концов, норвежская потасовка началась с меньшего.
— Кто англичан видит?! — прорычал в микрофон Минин, теряя остатки политеса и выдержки, — Бошками крутите!
— Я вижу, — кажется, это был голос Белоярцева, как обычно выдержанный, лишь слегка дрожащий от азарта.
— Бомбардировщики?!
— Не… Спитфайры. Эй, народ, не дергайтесь! Мы идем по солнцу, они нас еще не видят. К немцам пристраиваются, сейчас «чудов» драконить будут.
— А где бомбардировщики? — Минин нервничал. Больше всего он волновался за свой аэродром. — Ты же у нас самый глазастый! Где англовские бомберы?!
— Нет никаких бомбардировщиков. Только немецкие. Их сейчас потрошить будут!
— Английские! Ты ихние смотри!
— Нет английских, Павел! Повторяю, нету! Надо прикрывать михелей!
У Минина отлегло от сердца, немного, но отлегло. Нет бомбардировщиков, значит, удара по аэродрому не будет. Это если их действительно нет. Из возможных происков империализма оставалась только засада собственно в воздухе, но с этим уже ничего не поделать, если нарвались, значит нарвались.
— Они нас увидели! Определились, мать вашу! Первая, боевой вправо!
Остальные эскадрильи повторить маневр не успевали.
— Бортников, ты их видишь?
— Вижу. Штук двадцать. Идут на нас. Что делать будем?
Два десятка, примерно полная эскадрилья. Неприятно, но терпимо.
— Полк. Слушай мою команду! Атакуем!
Замполита снедала злость на злость на самого себя — скомандовав атаку сразу, он мог бы подловить врагов, но перестраховка съела весь запас неожиданности и по-настоящему хорошей внезапной атаки теперь не получится. Однако, численное превосходство по-прежнему было за «сталинскими соколами». Что же, будем по старинке, лоб в лоб и посмотрим, у кого яйца стальные, а у кого крашеные.
Первая эскадрилья ушла на боевой разворот. Видя маневры группы русских, англичане оставили несколько машин атаковать бомбардировщики, а остальные пошли навстречу якам. Английский командир был или дурак, или принципиален до упора, при таком неравенстве нужно было или сразу отступать, или отбиваться всеми силами, но уж никак не дробить и так численно уступающую группу. Уже боковым зрением Белоярцев отметил, как закружились огромными бабочками люссеры прикрытия и атакующий флайт англичан, от бомбардировщиков потянулись длинные замедленные строчки пулеметных очередей. Дымили, работая на форсаже моторы уходящих вундеров.
Сближение. Короткий миг для машин, встречающихся на скоростях в районе тысячи километров в час. Того гляди встречные скорости станут такими, что превзойдут звуковую. Короткие лающие залпы пушек, треск пулеметов. А потом немедленный уход в сторону, на горизонталь, на вертикаль, лишь бы не проглядеть противника, лишь бы не попали…
Белоярцев сумел добиться превышения над истребителями противника. Да и солнце сейчас играло в его пользу. Пока англичане рубились с яками Минина, у него было время принять решение. Оставив одно звено на верху, восьмерка яков с переворотом сорвалась в пике. Мелькали стремительные силуэты. Глаз отказывался видеть, кто с кем сражался и мешал спитфайры и яки в один яркий калейдоскоп. Лишь опыт и чутье позволяли в краткий миг отделять своих от чужих, главным образом по оконечностям крыльев и окраске.
Поймав в прицел одинокий и какой-то неуверенный спитфайр, Белоярцев свалился на него как коршун, в стремительном падении, время замедлилось, секунды отстукивали все медленнее, как тянущаяся патока.
На самом деле сбить самолет не сложно, а очень сложно. При скоростях современного воздушного боя даже пуля летит не так уж и быстро, поэтому пальба «в профиль» очень редко достигает цели — за доли секунды, что в распоряжении пилота, верно рассчитать упреждение почти невозможно. Для более-менее точной стрельбы, чтобы свести поправку к минимуму, нужно сходиться в лобовой схватке или заходить с хвоста. А еще — стрелять внезапно и не раньше, чем увидишь заклепки на вражеском корпусе, тогда попадешь. Может быть.
Мотор пел свою песню на пару со стабилизатором. Силуэт спитфайра рывком заполнил паутину прицела, можно было рассмотреть даже число «205» вписанное в белый круг возле кабины, нарисованное не как обычно, сбоку, а почему-то сверху.
Легчайшим общим движением рук и ног, сдвинув педали и штурвал на миллиметры, ас еще чуть сместил машину, добиваясь идеального положения и нажал спуск, одновременно качнув нос яка вниз. Пушка и пулемет отстучали непривычно длинную очередь, корпус сотрясла дрожь отдачи, пунктир трассеров перечеркнул англичанина по всей длине, строго по серединной линии. Фонарь кабины «спита» взорвался брызгами разлетающегося плексигласа, самолет резко завалился на бок и камнем рухнул вниз, беспорядочно крутясь сразу по трем осям.
Не жилец, оценил Белоярцев шансы английского летчика. Убит на месте или умрет в ближайшие секунды, при падении в воду. И ведь даже не пожелать «а ты не зевай!». Как обычно в такие минуты он ощутил легкую печаль. Печаль — потому что, несмотря на профессию и статус Белоярцев не любил убивать людей. Легкую — потому что шла война и ее закон был прост — «убей или будь убитым».
Но все же англичанина было почти жаль — слишком неопытный, слишком беспечный.
Ведомый Иван одобрительно восклицал, як аса, выходя из под вероятной атаки, свалился в глубокий вираж. Белоярцев еще раз мотнул головой, высматривая подстреленного противника, но сбитый англичанин исчез, не оставив даже дымного следа.
Вся схватка заняла едва ли четверть минуты, теперь время развернулось как сжатая пружина, все происходило очень быстро, события толпились как пассажиры в трамвае в час пик — торопливо сталкиваясь и напирая друг на друга.