Новый Мир - Страница 34

— Солнце встает над Ордосом, мы идем на восток!

Пусть самурай точит кинжал, у нас готов пулемет!!

Шум смолк. Босые ноги бодро прошлепали по коридору, снова стукнула дверь. На мгновение Наталью захлестнул привычный страх — муж, бывший муж вернулся. Но Дмитрий никогда не пел во время умывания, и он уже давно ломился бы в дверь, отнюдь не с песнями…

Она вспомнила ночной поход, неожиданную встречу и нового соседа. Ой, как невежливо получилось, она даже не спросила его имя… Надо было идти знакомиться. И завтракать.

Они столкнулись в коридорчике, одновременно открыв двери своих комнат. Он с некоторым изумлением взглянул на нее, слегка приподняв бровь.

— Доброе утро. Извините, я, наверное, побеспокоил вас. Думал, что никого нет дома, будний день. И я слышал, как кто-то уходил утром.

— Это был сын. Он второклассник, — пояснила она. — А у меня сегодня выходной…

— А-а-а, — понимающе кивнул он. — Тогда давайте знакомиться. Я — тов… Шанов. Боемир Ефимович Шанов.

— Наталья. Коновалова.

— Приятно познакомиться. Теперь извините, дела утренние. Совершенно не ждут.

— Да, да, конечно…

Держа на весу авоську с продуктами, он прошествовал на кухню, она последовала за ним.

Кухни во «втором проекте» были на удивление большими. Нашлось место для титана, питающего теплой водой санузел и кухонную раковину, довольно большого стола, нескольких шкафчиков и новинки прогресса — двухконфорочной газовой плиты. Такие стали ставить в жилые дома лишь год назад, планировалось достаточно быстро охватить газификацией большую часть жилого фонда, но война властно вмешалась в гражданскую жизнь.

Аркадий, позаботился о маме и здесь, на столе стоял заботливо прикрытый салфеткой стакан еще теплого чая, на маленьком блюдечке — бутерброд с маслом.

— У вас хороший и заботливый сын, — заметил Шанов, зажигая газовый огонь.

— Да, очень… — ответила она, присаживаясь за дальний угол. И неожиданно для самой себя спросила: — А что такое Ордос?

Последовала пауза. Шанов, повернувшись к ней спиной деловито доставал на свет чугунную сковородку без ручки, несколько яиц, кусок сала, завернутый в газету. Когда она решила, что ответа не будет, он неожиданно сказал:

— Это такое место. Там происходили разные события. Там бывали некоторые мои … знакомые. Давно.

Она ожидала продолжения, но он явно счел тему исчерпанной. На сковородке зашкворчали мелко рубленые кусочки сала. Шанов методично разбивал яйца, почти десяток, надкалывая их довольно страшненьким ножом, больше похожим на уменьшенный мясницкий тесак.

— Не хотите? — неожиданно спросил он, в пол-оборота к ней.

— Нет, спасибо. Вот мой завтрак.

— Приятного аппетита.

Плавно завязался разговор ни о чем. О погоде, о способах приготовления яиц и прочих пустяках, беседа из тех, которыми занимают время вежливые, но не слишком хорошо знакомые люди.

Шанов продолжил кулинарное колдовство, посыпая яичницу странными порошками из глиняных горшочков, очень древних на вид. Потом с аппетитом начал ее уплетать. Наталья пила чай, исподволь оценивая нового соседа. Он был немного ниже среднего роста, но с жилистой фигурой спортсмена или просто очень здорового человека. Женский взгляд Натальи отметил белую рубашку с очень короткими рукавами и темно-коричневые штаны на завязках, такие носили лет двадцать назад. И то и другое достаточно старое, почти ветхое. Похоже, Шанову не было совершенно никакого дела ни до моды, ни до женского внимания… последняя мысль отозвалась в ее сердце едва заметным уколом. Шанов был бы похож на оборванца, если бы не идеальная чистота одежды и следы тщательной починки, сделанной мужской рукой — ровные, но слишком крупные стежки.

Стрижка была такой же, как у многих мужчин Союза — полувоенный ежик, но чуть длиннее обычного, непонятного сероватого отлива, похоже на равномерную преждевременную седину. Немного позади левого уха среди волос пролегла голая полоска длинного неровного шрама, идущего почти по всему затылку. Лицо ничем не примечательное, узкое, скуластое. Высокий лоб, глубоко прорезанный вертикальными морщинами, тонкие, бледные, но хорошо очерченные губы. Выделялся взгляд — с легким прищуром на левый глаз, очень цепкий и внимательный. Возраст определить было сложно, Шанову равно можно было дать и лет тридцать, и все пятьдесят. Не то преждевременно состарившийся, не то хорошо сохранившийся. Медицинский опыт Натальи склонялся к первому.

Еще у Шанова была очень странная манера общения. Он говорил неизменно ровно, очень скупо проявляя эмоции. Улыбался редко, самыми краешками губ, при неподвижном лице. Скорее даже не улыбался, а обозначал видимость улыбки. И время от времени неожиданно делал паузы на одну-две секунды, словно оценивая на внутренних весах — о чем стоит сказать, а о чем — умолчать. О себе не говорил вообще, ограничившись определением «небольшой служащий». Впрочем, даже если бы он не оговорился в самом начале, оборвав себя на слове «товарищ», у Шанова прямо таки на лбу было написано: «военный». Это читалось в выправке, осанке, прямой как доска, повороте головы, в спокойном чувстве достоинства, облегающем Шанова как невидимый плащ. Наталья была наблюдательна и уже второй год ставила на ноги раненных воинов, многолетнюю привычку командовать и подчиняться она вычисляла с первого взгляда. Еще он очень характерно ел, не жадно, но быстро, низко наклонившись над сковородкой, как бы закрывая ее собой от ветра и дождя.

— У вас было ранение правой руки? — спросила она, проверяя догадку.