— Надеюсь, вы не хотите обвинить меня в этой политике? — саркастически осведомился Черчилль. Теперь он и в самом деле был похож на сердитого бульдога.
— Ни в коей мере, — протестующе поднял вперед-вверх пустые ладони Эттли. — Я вполне искренне готов признать, что вы всеми силами стремились исправить просчеты ваших предшественников. И до недавнего времени ваш путь был единственно верным и адекватным. Но он увенчался неудачей и поражением. В этом нет вашей персональной вины, зачастую судьба весьма причудливо сдает карты. Но это факт, и пора менять образ действий.
— Ваши предложения? — отрывисто спросил Черчилль. — Капитуляция?
— Не играйте словами и эмоциями, Уинстон, — жестко произнес Эттли. — Не капитуляция, а выигрыш времени. Мирный договор с коммунистами, некоторые уступки американцам, ваш уход с политической арены.
Черчилль приподнял бровь.
— Да, Уинстон, — терпеливо продолжал Эттли. — Мы все весьма уважаем вас, но смена политического курса должна сопровождаться сменой лиц. Нации нужен новый лидер, который поведет ее к новому будущему. Вы сможете и даже более того, просто обязаны активно участвовать в созидании этого будущего. Но уже в более… частном порядке.
— В частном порядке… — повторил премьер. — То есть, мне будет позволено появляться на торжественных мероприятиях, произносить дежурные речи и изредка выступать с громкими требованиями крови. Чтобы по контрасту со старым безумным милитаристом ваш новый курс казался еще более мирным и замечательным. Я ничего не упустил?
— Мне кажется, вы слишком тенденциозны, — тонко улыбнулся Эттли. — Не сомневаюсь, что ваш опыт и знания еще не раз будут востребованы Британией.
— Значит, мероприятия и речи, — деловито подытожил Черчилль.
Посол слегка пожал плечами, всем видом выражая скорбь от такого вопиюще неправильного толкования его слов.
— Думаете, у вас получится выбросить меня на обочину? — спросил Черчилль почти без паузы.
— Возможно, не получится. Но если вы не проявите понимания и готовности к сотрудничеству, мы постараемся. Очень постараемся. Не преувеличивайте свои силы. За вами военные, Ее Величество и некоторые представители капитала. Но и мы сильны. Рано или поздно мы вас победим. И от лица всех нас я еще раз убедительно, почти смиренно прошу — отнеситесь с пониманием к сложившейся ситуации и своему долгу.
Они долго сидели друг против друга — собранный, сосредоточенный Эттли и премьер, озирающий столовую рассеянным, ни на чем не задерживающимся взглядом.
— Ну что же. Я не уйду, мир будет подписан тогда, когда я сочту возможным и своевременным. Все.
— Это окончательное решение? Не лучше ли было бы взять некоторую паузу для раздумий?
— Джеймс, вы и в самом деле думаете, что я принимаю это решение экспромтом? После того как мы с Ее Величеством так познавательно побеседовали, ваш визит был предсказуем. Равно как и ваше предложение. Я оценил и вашу позицию, и вашу силу. Что же, «Nullum periculum sine periculo vincitur» (Не бывает риска без риска).
— Жаль, Уинстон, очень жаль. «Noli consulere ira» (Нельзя следовать внушению гнева). Впрочем, таков ваш выбор и я не в силах, да и не намерен его оспаривать.
Эттли резким движением встал, провернул в пальцах трость, на это раз резко, энергично, подобно шпаге.
— Прощайте.
— До встречи, мистер Эттли, до встречи. А сейчас мне пора на собрание «Доверенных советников Ее Величества».
— Собрание? — Эттли замер в пол-оброта, вопросительно подняв бровь. — Доверенных советников? Я первый раз слышу о подобном.
— Услышите, — обнадежил Черчилль. — Позвольте, я покажу вам путь к выходу.
— Не сомневаюсь… Что до пути — не трудитесь. Я помню дорогу.
И когда посол уже заносил ногу над порогом, Черчилль негромко спросил:
— Джеймс, а вы уже позаботились о своем включении в «Протокол»?
Эттли на мгновение запнулся, замер, крепко сжав трость побелевшими от напряжения пальцами.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — холодно, церемонно сказал он, не оборачиваясь.
И так же, не оборачиваясь, вышел.
— Ну что же, товарищи, время приступать.
Они собрались снова, все шестеро, как обычно, когда крайне важный вопрос требовал деятельного и серьезного, но сугубо приватного обсуждения. Неискушенные говорили и писали о «кабинетах Кремля», но лишь немногие посвященные знали, что сердце и мозг СССР находятся здесь — на даче Сталина, в скромной комнате с окном во всю стену, где не было ничего кроме круглого стола и девяти стульев. Впрочем, они никогда не были заняты полностью.
— Приступим… — повторил Сталин. Вопреки своей знаменитой привычке ходить и курить во время серьезной беседы, он сидел, а трубка осталась в другой комнате.
Генеральный Секретарь оглядел присутствующих.
— Кто выскажется первым?
Молотов негромко кашлянул, прикрывая рот кулаком.
— Что скажет знаток буржуинских дел? — спросил Сталин.
По лицам присутствующих прошла серия легких усмешек, скользнула и пропала.
— Товарищи, как нарком иностранных дел, я отвечаю за достаточно строгий и определенный участок работы, — хорошо поставленным голосом начал Молотов. — Я не могу давать экономические оценки. И военные. Поэтому освещу вопрос с точки зрения внешних сношений. Прежде чем принимать подобные решения нужно обязательно переговорить с американцами. Этим сейчас занимается товарищ Василевский. Если американцы бросят на чашу весов свою силу, мы не справимся.